Дмитрий Сталь

Само-собой не моё. Но понравилось. Вспомнилась армия.

Букв много, но, как говорит молодёжь, прикольно.



Командир учебной автомобильной бригады полковник Агузяров был человеком немногословным. Да от него и не требовалось.
Поскольку на сотни километров вокруг он был самым высоким начальником для нижестоящих офицеров, и от мановения его руки зависели их карьерные,
квартирные и прочие жизненные вопросы, то его слова обычно ловились на лету. И одного его сердитого взгляда из-под папахи было достаточно,
чтобы какой-нибудь капитан или даже майор задрожал, как осиновый листок, и начал рыть носом землю.
Полковник был мал ростом, сухопар, имел обширную лысину, окруженную венчиком седых волос и выглядел намного старше своих лет.
Если бы Вы застали его в кругу семьи за чашечкой чая, то вполне могли бы совершить роковую ошибку своей жизни и принять его за божий одуванчик.
Но стоило хотя бы один раз увидеть полковника с подчиненными, чтобы понять, что ни божим, ни тем более одуванчиком он не был.
Власть полковник не только любил, но и с удовольствием ее употреблял. За глаза подчиненные звали его просто и емко «Командир»,
как когда-то подчиненные Сталина просто и емко звали своего кровавого диктатора «Хозяин».
Еще была у полковника Агузярова, как нынче сказали бы, фишка – он терпеть не мог матерную ругань.
Рассказывают, что однажды он собрал весь личный состав части на плацу и произнес короткую лекцию о вреде мата.
В том смысле, что если он услышит, что кто-то употребляет нецензурную брань, то это очень вредно отразится на здоровье употребившего.
В заключении лекции он добавил, что если кому-нибудь в речи требуется слово-связка, то вместо слова «б^&» вполне можно использовать междометие «м-м», принятое у культурных людей.
Так вместо фразы «Объявляю Вам, б^&, внеочередной наряд» вполне можно сказать «А почему, м-м..., у Вас сапоги не чищены?».
На что один из офицеров в заднем ряду тихо произнес: «Вот же, м-м.. нять».
С тех пор в автомобильной бригаде слово «мнять» стало официальным заменителем всех матерных слов.
Для офицеров это было даже удобно – не нужно переключаться с одного лексикона на другой в разговорах с семьей и солдатами.
Мнять – она мнять и есть, будь то жена или солдат-раздолбай.
И надо же такому случиться, чтобы именно в эту часть начфизом назначили выпускника московского института физкультуры лейтенанта-двухгодичника Владимира Коленцова.
Первый раз я встретил его в день прибытия. Он шел мне навстречу, весело помахивая чемоданчиком.
Обычно только что выпущенные из училища лейтенанты помешаны на субординации, поэтому я, младший сержант,
решил не рисковать и исполнил ритуал отдания воинской чести строго по уставу – ткнул себя растопыренной пятерней в висок,
повернул голову в его сторону и начал есть его глазами. На что лейтенант Коленцов выкинул номер - приподнял за бока свою фуражку, словно шляпу, слегка мне поклонился и произнес «Добрый день».
"Наш человек", - подумал я и не ошибся. Лейтенант Коленцов в отличие от своих коллег - кадровых офицеров плевать хотел на карьерный и квартирный вопросы.
Его главной задачей на ближайшие два года было не спиться, не сойти с ума от скуки и не обрюхатить ненароком какую-нибудь местную девицу.
Поэтому, взаимоотношения с полковником Агузяровым лейтенанту Коленцову были, как бы помягче выразиться, м-м... по фигу.
При этом лейтенант этого и не скрывал, а всем своим видом и поведением открыто демонстрировал.
То его заставали сидящим на лавочке с фуражкой, надетой козырьком назад – чтобы лучше загореть.
То он вдруг срывался на выходные домой в Москву, а потом брал медицинскую справку и оставался у мамы поболеть.
И это разлагающе действовало на всех остальных офицеров. Словом, властолюбивый командир начал тихонько лейтенанта ненавидеть.
А тот факт, что лейтенант еще и москвич (а москвичей в армии, ой, как не любят) добавлял в этот тлеющий злобный огонь дополнительного топлива.
Воспитательный процесс начался с того, что полковник стал сажать Коленцова на гауптвахту за каждую мелкую провинность.
Но поскольку в части своей офицерской губы не было, то лейтенанта отправляли на отсидку в Воронеж, откуда он неизменно приезжал отоспавшимся, отъевшимся и еще более наглым.
Тогда полковник начал ставить Коленцова в наряды помощником дежурного по части. Вообщем-то служба не хитрая, но спать приходилось всего по четыре часа в сутки,
а поскольку лейтенант поспать любил, то это стало серьезно сказываться на его здоровье – под глазами появились мешки, и страшно сказать,
у Коленцова случилась неприятность с девушкой – вместо того, чтобы м-м... общаться, он неожиданно заснул, как потом рассказывала девушка «прямо не лету».
Словом, лейтенант начал злиться не по-детски и втайне стал вынашивать план мести и ждать удобного случая. И случай таки скоро представился.
В тот день, когда лейтенант Коленцов находился в очередном внеочередном наряде в качестве помощника дежурного по части,
прямо перед утренним построением у самого дежурного резко прихватило живот. И дежурный, как было потом сказано в рапорте специальной комиссии, самоустранился.
В таких случаях на утреннем построении парадом командует помощник.
В общем-то, дело это не хитрое. Три тысячи человек солдат и офицеров автомобильной бригады стоят на плацу. Чуть в отдалении стоит, приготовившись, оркестр.
И когда полковник Агузяров выходит по заросшей кустами дорожке на плац, дежурный по части командует:
- Бригада! Р-равняйсь. Сми-ирна. Равнение на СР-РЕДИНУ.
Оркестр начинает исполнять бодрый марш, под звуки которого полковник выходит на середину плаца и принимает рапорт дежурного по части. Но как мы уже знаем,
в тот злополучный день дежурный самоустранился в туалете, и его роль исполнял злой и невыспавшийся Володя Коленцов.
Итак, представьте картину. Зима. Полковник в высокой папахе вылезает из кустов по ведущей к плацу дорожке. Коленцов, набрав в спортивные легкие побольше воздуха, командует:
- Бригада!.. Р-равняйсь!... Сми-ирна! Равнение на... БРИГАДИРА!
Оркестр грянул было марш, но тромбонист утробно квакнул и от неожиданности хохотнул в тромбон. В результате противный трубный ржач огласил окрестности.
Марш поперхнулся и сам собой умер. Воинская часть замерла, устремив взоры на командира.
Полковник Агузяров густо покраснел и рубанул рукой воздух. Если бы в руке была шашка, а лейтенант стоял близко, то лейтенант был бы разрублен надвое.
Но лейтенант был далеко, и рука бесцельно просвистела в воздухе. Глаза полковника выпучились, он сорвал с себя папаху и скомкал ее в кулаке.
Рот его злобно открылся, зубы кровожадно обнажились и полковник выкрикнул:
- М-м...
Все подумали, что последует официально разрешенное «Мнять», но полковник разочаровал:
- М-м-москвич, с$ка, б^&дь...
Полковник успокоился только ближе к вечеру. Лейтенанта Коленцова вскоре перевели в другую часть.
Тромбонист был уволен из оркестра, потому что при виде командира с ним каждый раз приключалась истерика.
Надо ли говорить, что командира с тех пор за глаза стали звать не иначе как БРИГАДИР.